Ночь Стилета - Страница 33

Между «вздрогнула, когда свесилась нога» и «побледнела» прошло несколько мгновений, в которые уместилось некое событие. Словно за эти несколько мгновений Наталия Смирнова успела увидеть что-то. Что-то еще кошмарнее, чем перерезанное горло.

И теперь, задержавшись допоздна в своем кабинете, Прима думал о том, все ли известные ей факты выложила в тот день Наталия Смирнова. Или она что-то утаила?

Все же на один вопрос Прима мог ответить со стопроцентной уверенностью. На вопрос «когда?». Когда его чутье старого волка вновь забеспокоилось, словно узнавало под легким обманным слоем краски гораздо более зловещую картину.

У Наталии Смирновой был смертельно перепуганный вид, и случилось это после опознания потерпевшей. Все это в обще-то понятно, учитывая обстоятельства. Но именно в этот момент подполковник Прима осознал, что в деле об убийстве гражданки Яковлевой, никому не нужной шлюшки из маленького городка Батайска, есть что-то, что ему не нравится. Очень не нравится.

* * *

История получалась совсем обычная, если только Наталия Смирнова не упустила в своих показаниях некоторых важных подробностей.

* * *

Александра Афанасьевна Яковлева родилась почти двадцать пять лет назад в роддоме города Кропоткин, города, открывающего ворота на Кавказ и известного всем железнодорожникам страны под названием узловой станции Кавказская. Когда маленькой Саше не было еще и пяти, она осталась без матери — вроде бы рак, Наталия наверняка этого не помнила. К тому времени они уже перебрались в Батайск, где вместе с бабой Маней, матерью отца, занимали трехкомнатную секцию. Баба Маня — свекровь — была деспотичной женщиной, очень не любившей свою невестку и не балующей излишним теплом внучку, которая во всем пошла в мать. Во всем, быть может, даже в своей несчастливой судьбе.

Лучшее время, единственное, приносящее маленькой Саше радость, приходилось на школьные каникулы, когда отец и баба Маня с удовольствием спихивали девочку на все лето в Дербент. Там жила другая, «настоящая», бабушка, там была настоящая теплая семья, и возвращение осенью к началу учебных занятий было для Саши трагедией. Отец по-своему любил девочку, но он был слабым, всегда находился под пятой у матери, а после того как потерял жену, его жизнь вообще пошла кувырком. Завертелась волчком, как сказала Наталия Смирнова. А Дербент — чудесный город на берегу Каспийского моря, город, стекающий с горы, где имелась древняя крепость Нарын-Кала, город более чем тридцати языков, но в основном населенный лезгинами, русскими и евреями, хотя и азербайджанцев было достаточно. Город частных домов с побеленными стенами, высокими окнами и тенистыми виноградниками во дворах, и, конечно же, город ни с чем не сравнимого моря, на песчаных пляжах которого дни тянулись бесконечно и пролетали мгновенно. Саша была отличной пловчихой, но как-то раз, отправившись с друзьями вплавь до дальнего бакена, отмечающего судоходный фарватер, она чуть не утонула. Эту часть истории Наталия рассказывала с каким-то странным сомнением в голосе. Саша уверяла подругу, что ее спасла большая белая рыба с человеческими глазами, и с тех пор она всегда искала эту рыбу, но та больше не показывала себя.

— Выдумщица ты, Саша, — смеялась Наталия, — в Каспийском море нет дельфинов.

— Я и не говорю, что это был дельфин. Это была особенная рыба.

— Может, это был тюлень?

— Сама ты тюлень! Я же говорю — это моя рыба. Она плавает где-то там, в голубой бездне, и когда-нибудь принесет мне удачу. Как однажды спасла меня!

Понимаешь? Принесет мне весь мир. Это — моя рыба.

Правда, Наталия Смирнова уточнила, что подобные заявления Александра делала лишь под кайфом.

— Она была наркоманкой? — спросил Прима.

— Э-э, мы так не договаривались, — возразила Наталия. — Я это рассказала, чтоб вы знали — иногда она говорила странности, но только связанные с этой рыбой. Понимаете? Чтобы с этим вопросом не осталось неясностей. Больше ничего. А так — в основном мы с ней болтали, когда оставались одни. Знаете — изливали друг другу душу. Плакались в жилетку.

В принципе, несмотря на деспотичную бабушку и пьющего отца, Сашино детство можно было считать нормальным, даже счастливым. Если бы в двенадцать лет не произошло событие, отравившее это детство. Деспотичной бабы Мани уже полгода как не было, и отец совсем начал сходить с катушек. Меж тем он все еще пытался заботиться о дочери, был с ней ласков и по-прежнему олицетворял для Саши хоть и падшее, но божество.

В тот вечер — предыдущие несколько дней отец пил — он, видимо, впервые понял, что его дочь превратится в будущем в ослепительную красавицу.

Никто не знает, что произошло в его душе, когда он пришел в ванную комнату — они все еще помогали мыть друг другу спину. Пап, потри спинку! Ой, пап, не щекоти! Потри между лопатками, я не достаю. И папа потер. Возможно, его руки дрожали и дыхание было неровным, Саша этого не знала. Очень быстро он перестал мыть дочери спину.

«Сейчас мы помоем нашей девочке попку» — эту фразу Саша запомнила на всю свою такую недлинную жизнь.

Саша сначала ничего не поняла. А потом ей было очень приятно. Когда отец гладил ее там, где она еще сама себя не гладила. Ой, папа, как приятно!

Еще! Хочу еще, папа! А потом что-то обожгло ее, что-то невыносимо огромное вдавилось в ее тело, и девочка испуганно закричала. Видимо, и отец испугался, потому что это прекратилось. Саша вся сжалась, не понимая, что с ней только что сделали, а отец говорил: «Нет-нет, не бойся, дочка, потерпи, больше больно не будет».

С того дня падшее божество начало превращаться в спивающееся ничтожество. И больше не осталось в ее жизни людей, которых бы Саша слушалась, уважала и хотела любить. Быть может, кроме «настоящей бабушки». Но та была далеко, в Дербенте, а Саша жила здесь. И однажды днем Саша привела домой одноклассника и отдалась ему в постели отца. Это была месть отцу. Он глядел на них с фотографии на стене. Саша разбила эту фотографию, и ей действительно стало легче. Это был такой возраст… ненависть… Словом, Саша часто и на полном серьезе задумывалась тогда о самоубийстве. И быть может, нищета, вернее, желание выбраться спасло ее. Дальше в этой мозаике Сашиной жизни, составленной ее лучшей подругой, следовал эпизод с Борисом Красильниковым, в которого Саша влюбилась до беспамятства. У него были легкая походка, дерзкий взгляд, малиновый пиджак и одна из первых в Батайске иномарок. Любовником он был средним, так как баловался наркотой, но к тому моменту Александра еще не знала настоящих любовников, и Боря стал для нее богом, заняв пьедестал, с которого в семейной катастрофе был низвергнут отец. Только почему-то эта белая рыба из голубой бездны все не показывалась: лаской и уговорами Боря Красильников стал первым Сашиным сутенером. Девчонка-соплячка. Вокзал, водители-дальнобойщики с трассы Ростов — Баку.