Ночь Стилета - Страница 19

— Ладно, подожду. Вчера нагрузился. Вот молодые приедут — поздравим.

Лютый посмотрел на часы:

— Вот-вот должны быть… Видишь? Твои, «командирские».

— Носишь иногда? Часики из военторга?

— Теперь я могу себе это позволить. Теперь уже — да! А где мои?

— Здесь. — Игнат протянул руку. — Золотой браслет…

Лютый кивнул. Он испытывал к часам прямо-таки патологическую страсть и почти мистическое уважение, считал материальным воплощением времени и мог говорить о них бесконечно.

Лучшим подарком для Лютого были редкие часы, и сам он обожал дарить наручные часы и, как мальчишка, гордился своей коллекцией.

— Лучшие механические часы, Игнат, — это, конечно, швейцарские «Бланкпайн», — говаривал Лютый. — Кстати, самая старая часовая фирма, существует с 1735 года. А самые точные в мире наручные часы выпущены осенью 1976 года, это уже «Omega Constellation», калибр 1021, номер, как сейчас помню, 39'050'076'. Испытания на точность хода — нулевые отклонения! Ты можешь это себе представить?! Даже знаменитый кварцевый «Лонжин» с годовым допустимым отклонением в десять секунд по сравнению с ними — фуфло! Стоят целое состояние!

Кстати, владелец — испанец — пожелал остаться неизвестным. Надо думать — у людей руки длинные! Есть часы-кинозвезды — «Омега» в последнем «Джеймсе Бонде».

Или известные на весь мир «Ролекс Дэйтона» Пола Ньюмена — кино «Афера» помнишь?

Вот. Но это все ерунда по сравнению с той «Омегой» испанца. И знаешь почему?

Потому что они единственные в мире и других таких уже никогда не будет. Это все можно, наверное, повторить, но только не такие часы. Интересно, да, единственные в мире!

Обычно в такие моменты, моменты разговоров о часах, Лютый преображался. Иногда его зашкаливало, и он пускался в рассуждения о природе времени, в философствования о концепциях и спорах, которым уже не одна сотня веков… Однажды — с тех пор прошло уже почти лет десять — они махнулись часами. У Игната были «командирские» и стоили пятьдесят рублей. У Лютого — великолепный золотой хронограф «Longines». Игнат тогда оказал Лютому одну неоценимую услугу. Ни о каком выражении благодарности он слышать не хотел, и Лютый предложил махнуться часами. Лютый пристроил часы в свою коллекцию, но носил «командирские» крайне редко, мотивируя тем, что люди не так поймут. Ему для крутости было положено что-нибудь золотое и швейцарское. Когда вы только вырываетесь из нищеты, все эти игрушки многого стоят. Тракторные цепи на шее, малиновые пиджаки, мобильные телефоны на столе в ресторане и малиновые «шестисотые» под вашей задницей… Теперь Лютый понимал, что все это было с голодухи. Теперь это стало мишурой, и Лютый мог себе позволить появиться на самом дорогом и престижном сборище Москвы, на свадьбе своего младшего брата, на мероприятии, которое станет поворотным и возвестит и врагам, и друзьям о рождении, наверное, самого могущественного объединения, на мероприятии, собравшем и криминальных авторитетов, с которыми раньше не клеилось, и элиту страны, которая раньше могла и побрезговать, и где наряды, драгоценности, автомобили и наручные часы уже являлись информационными поводами для колонок газет и журналов, — теперь Лютый мог позволить себе появиться здесь в стареньких «командирских» часах, купленных в военторге за пятьдесят рублей.

— Да, Игнат, теперь я могу себе это позволить. Еще год назад не мог, а теперь — могу. — Лютый перешел на шепот и состроил комичную гримасу:

— Вся эта рафинированная публика, из тех, кто раньше даже руки бы не подал, — они все очень любят деньги и по большому счету уважают лишь силу…

— Знаю! — так же шепотом ответил Игнат. — Так говорят в кино…

— Разденься я сейчас догола, они и не подумают, что Лютый псих, они скажут, что он — эксцентричный… Потому что у него есть очень много того, что они любят, а у психов этого нет.

— Мудреешь, Рыжий, — усмехнулся Игнат. — Это уже лучше.

— Не. Я все это и раньше знал. Только я в это не верил, думал, что все это из книжек. А вот теперь прошел сам. Такая школа жизни.

— Что ж, довольно неплохо для мальчика с заводских окраин, — сказал Ворон.

— Для мальчиков, Игнат, для мальчиков… Потому-то я и предлагаю тебе быть со мной. Ты мне нужен. Ты же видишь, что сегодня создается нечто… Но я прекрасно понимаю, что лезу прямо в стаю акул. — Лютый сделал еще один большой глоток шампанского. — И когда мне пустят первую кровь — а без этого невозможно — и вся стая будет готова разорвать меня — ты же знаешь, они чувствуют кровь, — мне будет очень нужно, чтобы кто-нибудь меня прикрыл. Понимаешь?

— Понимаю.

— Ну тогда в чем дело, если понимаешь?

— Понимаю, Лютый. Но пока это невозможно. И это вовсе не мой личный каприз.

— Ну вот что ты заладил? И что это за херня?! Сколько ваших уже давно работают…

— Не совсем. Там, откуда я ушел… Просто так оттуда не уходят. Мне дали такую возможность, и это дорого стоило.

— И что?

— Ты был одним из главных клиентов, Лютый, — тихо произнес Игнат. — Мы оба были очень близко к черте… стояли на грани.

— Что это значит? Похоже на рок-н-ролльную песенку.

— Тебя вели, Рыжий. Пристально следили за всеми твоими подвигами. И знаешь, что я тебе скажу?

— Ну, говори. Только не надо меня разводить.

— Ты бродил очень недалеко от фокуса оптического прицела. Возможно, сейчас кое-что начнет меняться — ты вовремя начал выруливать из криминала.

Очень вовремя.

— Сукин ты сын. И контора ваша сучья.

— Я здесь ни при чем. И в первом, и во втором случае.

— Но теперь, когда ты ушел…

— Все верно. Но должно пройти время. Если я открыто буду на тебя работать — это не только повредит, это может быть опасным. И для меня, и для тебя.